Виктору Петровичу Астафьеву... 100-лет со дня рождения! - выдающемуся русскому писателю, одному из самых ярких представителей сибирской прозы.
Природа астафьевской музы - в сердечном отношении к миру, в сопричастности чужим страданиям.
Проза Виктора Астафьева - это свидетельство за человека перед Богом. Не адвокатура. Свидетельство.
Как рассказал в своем официальном телеграм-канале губернатор Красноярского края Михаил Котюков, запись о рождении Виктора Астафьева, датированную 22 марта 1924 года, нашли ученые в архиве Красноярска. Официально днем рождения писателя, напомним, считается 1 мая 1924 года. "Указ Президента России о праздновании в 2024 году 100-летия Виктора Астафьева подписан в прошлом году именно 22 марта. Такое вот удивительное совпадение"
* * *
Теплые Астафьевские встречи,
Маленький уютный Чусовой,
Тихо шепчет ласковая речка,
Сад шумит разбуженной листвой...
Что-то в этом искренне-родное:
В предрассветном шорохе берëз,
В травах, отдыхающих от зноя,
Сокровенной трепетности грëз...
Память возвращает неизменно
В давнее тернистое вчера,
А душа чиста и вдохновенна,
Ловит свет на кончике пера...
В скромно-обустроенном домишке
Плачет воском тонкая свеча,
И ещё неизданные книжки
Белыми страницами молчат,
Но уже волнующие строки
Эхом отзываются внутри...
Тает снег в сознании глубоком,
Звездопадом светят фонари,
Детские мечты за перевалом,
Радуется солнцу стародуб...
В доме том написано не мало,
Много добрых слов слетело с губ...
И поют, и здравствуют, и лечат,
В вечность окуная с головой...
Теплые Астафьевские встречи
Веру возвращают в Чусовой!
©Гумерова Наталия
Друг нашего школьного музея, пермская поэтесса Наталья Гумерова, прислала стихи. И мы решили посвятить выпуск великому писателю, чья правда о войне взрывает сердце.
В этом нам помогли известные люди и источники информации.
В год 100-летия В.П. Астафьева в знаменитой молодогвардейской серии «ЖЗЛ» вышла книга Олега Нехаева «Астафьев: Праведник из Овсянки».
См. фотоальбом
Мир существует – значит, жив в нём хотя бы один праведник и кто-то ещё устремлён к истине. Как Виктор Астафьев. Ему, лауреату пяти Государственных премий, довелось претерпеть сиротство, пройти войну… Его книги будоражили читательские чувства, вызывали сотни вопросов, к нему приезжали беседовать президенты страны. Но он всегда оставался верен себе, своей изначальной простоте и правде, а литература стала его стезёй духовного возрастания. Личное общение автора с писателем, ознакомление с новыми архивными документами принципиально меняют представление о важных фактах его биографии.
Урал, город Чусовой, 1954 год.
Виктор Астафьев с женой Марией возвращались вечером домой. Было уже темно. Его окликнули двое. Он подошёл к ним. Те сразу стали его материть «за написанные им дерьмовые статейки в паршивой газетке». Он что-то ответил. Его ударили. Подло. Сзади. Ножом в спину. Под сердце. Лезвие рассекло лёгкое. Он сразу захрипел. Кровью. Если бы не подбежавшая и заголосившая жена, возможно бы его и добили. Но, увидев её, нападавшие отпрянули. Они не убегали. Уходили. Нагло и неспешно. Что-то крича ей из темноты. Она уже ничего не слышала. Нашла машину и повезла задыхавшегося мужа в больницу. Другое лёгкое у него было пробито немецким осколком ещё на войне. Уже после того ранения мало кто верил, что он выживет.
В «Затесях», в своеобразных астафьевских «зарубках на память», этот чусовской эпизод упомянут коротко, единожды, в почти никому не известной зарисовке. На Урале, написал он, «получил я самый большой гонорар за газетные труды – нож в спину. Проникающее ранение лёгкого вызвало тяжкую эмфизему, и я отдавал уже Богу душу, но мой дружок по рыбалке, местный доктор, да и жена моя совсем ещё молодая, двое детишек детсадовского возраста, не захотели никуда меня, только что выпустившего свою первую книжку, отпускать, да и я был ещё крепок духом, горел желанием осчастливить мир своим пером, не пожелал сдаваться смерти…». Больше о произошедшем – ни строчки. Об этом случае прочитал у него, только когда самого Виктора Петровича Астафьева уже не стало. Примечательно, что в больнице мы с ним как раз и беседовали о жизни и смерти. И он много рассказывал о самом страшном, что ему довелось пережить. Но только не об этом. Почему?
Многие его произведения откровенны, исповедальны, автобиографичны. Он детально описал самое важное, что происходило в его жизни. Астафьевские рассказы и повести можно выстраивать в хронологическом порядке, и в них явственно отразится судьба писателя от рождения до кончины со всеми важными моментами. Но о «ноже в спину» он никогда не будет распространяться. Ни на встречах с читателями, ни в своей прозе. В чём была причина?
Уже будучи в статусе знаменитого писателя, лауреата Государственных премий, он напишет одному адресату: «Я в святые не прошусь и знаю, что недостоин веры в Бога, а хотелось бы, но столько лжи и «святой» гадости написал, работая в газете, на соврадио, да и в первых «взрослых» опусах, что меня тоже будут жарить на раскалённой сковороде в аду. И поделом!»
В 1988 году он оказался в Греции. Там проводились «культурные мероприятия в честь 900-летнего юбилея Патмосского монастыря». Он был основан на месте, где находился в заточении великий пророк и мыслитель Иоанн Богослов. Здесь же, по преданию, в пещере, был написан его знаменитый Апокалипсис, что в переводе означает «Откровение». В этой книге содержится самое главное пророчество мира, которое открылось апостолу-затворнику – предсказание грядущей судьбы человечества. Кто-то из блаженных скажет об Апокалипсисе: «Всякая похвала сей книге будет ниже её достоинства».
В монастыре он случайно заговорил с человеком, который неожиданно стал для него и покровителем, и экскурсоводом. Это был сербский священнослужитель отец Ириней, знавший русский язык. Несколько дней он везде сопровождал Астафьева, показывая все святыни и достопримечательности острова. Расставаясь, он вдруг спросил: «Вы иногда креститесь, но как-то стеснительно, зажато. Пробуете веровать?» – «Пробую, – ответил Астафьев. – Да ведь недостоин. Будучи голодным беспризорником в детстве, воровал хлеб, на войне стрелял в людей, работая в газете и на радио, поганил души человеческие и прежде всего свою, крал людское доверие к добру, осквернял слово». – «Все мы недостойны, но верить и надеяться надо», – произнёс в ответ отец Ириней.
И для Виктора Астафьева это патмосское откровение было ключевым. Впоследствии он назовёт произошедшее Божьим промыслом. На это важно обратить внимание. Потому что, без всяких сомнений, Астафьев как писатель – самобытен и удивителен. Но главное в нём не созданные им произведения, а сотворение из себя человека. Духовное возвышение. И книга эта – прежде всего не о литературе. Она здесь только как зримое средство. Точно так же, как и дело каждого из нас, которым мы занимаемся. Как отражение соразмерности величины и величия. Как прикосновение к вечности.
Виктор Астафьев. Из письма Елене Ягуновой. 21 декабря 1986 года: «Наказание талантом – это прежде всего взятие всякой боли на себя, десятикратное, а может, и миллионнократное (кто сочтёт, взвесит?) страдание за всех и вся. Талант возвышает, страдание очищает, но мир не терпит «выскочек», люди стягивают витию с небес за крылья и норовят натянуть на пророка такую же, как у них, телогрейку в рабочем мазуте. Надо терпеть и, мучаясь этим терпением, творить себя…»
В его человеческой и творческой судьбе многое напоминает путь Максима Горького. Самоучка. Тяга к сочинительству проявилась в детстве. Астафьев вспоминал: "Моя бабушка Катерина, у которой я жил, когда осиротел, меня называла врушей ... На фронте даже от дежурств освобождали ради этого".
Бабушке и дедушке - поклон от обоих писателей! Как и Алеша Пешков, Витя Астафьев рос полусиротой (мать утонула в Енисее, когда мальчику было 6 лет), воспитывался в семье деда и бабки. Как и Пешков, подростком ушел "в люди", "университетов" не кончал, обучаясь в "своих". Оба начинали как провинциальные журналисты.
Но есть в их судьбах важное различие. Горький, уже будучи знаменитым писателем, в Первой мировой войне не участвовал. Никому еще в стране не ведомый, кроме собственной, разбросанной по Сибири родне, Виктор Астафьев пошел на вторую русско-германскую добровольцем. Шоферил, служил связистом, артразведчиком, воевал на Курской дуге, в Польше. Был тяжело ранен.
Астафьев - едва ли не единственный солдат (даже не лейтенант), поднявшийся на самую вершину литературного Олимпа. Но о войне долго молчал. Потом появилась повесть "Пастух и пастушка"- не о войне даже, а о любви на войне, с настолько загадочной метафизикой, что и сам писатель (его собственное высказывание) не до конца ее понимал.
И только последнее крупное произведение - роман "Прокляты и убиты" - замышлялось именно о войне.
В ней есть нечеловечески страшные страницы. И может быть, именно это стало причиной того, Астафьев не дошел до финала, и незаконченная книга рассыпалась на несколько повестей из послевоенного времени.
Среди них - повесть "Веселый солдат". Шедевр, равный лучшим образцам астафьевской прозы. Отчего произошло так? Не оттого ли, что природа астафьевской музы - в сердечном отношении к миру, в сопричастности чужим страданиям, а не в обличении обстоятельств, вызывающих эти страдания, и плохих людей, создающих эти обстоятельства?
В самом совершенном, на мой взгляд, произведении Астафьева, повествовании в рассказах "Царь-рыба" есть только один явно отрицательный персонаж - "сверхчеловек" Гога Герцев. Мелькают еще хамоватые рожи "хозяев тайги", насилующих природу ради шальных денег, и какие-то невнятные "туристы", которых писатель собирательно ненавидел, не признавая, что городской человек тоже имеет право на глоток чистого воздуха и что город коптит небо и отравляет воду не только для собственной услады, но и для развития деревни тоже. Однако и Герцев в итоге вышел какой-то несчастненький... Пожалеть его, из-за своего каприза едва не угробившего девушку Элю, может, и нельзя, но и ненавидеть нельзя. Не дает нам Астафьев этой возможности. Нет этого в его писательской природе.
Что отличает его персонажей и автора как лирического героя своей прозы? Потрясающие такт и деликатность! И вместе с тем какое-то свойское, "коммунальное" отношение к персонажам. Да и какие они ему "персонажи", эти "братаны Коляны" с коричневыми обветренными лицами? У них и слова, и жесты такие же, как у их автора.
Для Астафьева не существовало проблемы так называемой "национальной идеи". Какая еще, прости господи, "идея"? Вот заботы чалдонских ребятишек, выбравшихся из душной избы после нескончаемой зимы на свет Божий и собирающих на припеке дикий лук, щавель, а если повезет, то и яйца крякв и куликов, - это живое, трепетное, сердечное!
Поздние рассуждения Астафьева в слишком многочисленных интервью о русском характере, его отрицательных качествах, да простят меня поклонники Виктора Петровича, были... не то чтобы неверны, но отличались каким-то удручающим однообразием. Это была, допустим, правда. И пьют у нас по-свински, и воруют своё же, и работать без прямой нужды или без палки не хотят. Сложная страна, трудный народ! Только правду эту на хлеб не намажешь, и людям, в который раз обманутым и оттого сильно обозлившимся, делать с этой правдой решительно нечего.
Трудиться? Да разве они не трудились? Разве сам же Астафьев не показал, каких трудов стоило нашему человеку выжить и вырастить детей, некоторые из которых потом становились великими учеными, артистами, писателями, нобелевскими лауреатами? Там, где Астафьев показывает, как солят капусту, копают картошку, ловят рыбу и варят уху "на Боганиде", то есть занимаются самым простым и самым Божеским делом (и оттого пусть и не часто, но озаряет этих людей, по словам писателя, "сердечное высветление"), - вот за это свидетельство, за этот бесценный опыт он и удостоился не одного благодарного читательского поклона. Потому что это и есть свидетельство за человека перед Богом. Не адвокатура. Свидетельство.
Да, человек в беде... Да, история человеческая все больше становится "печальным детективом", где уже нельзя различить жертв и преступников. И выхода из этой ситуации, если смотреть правде в глаза, пока нет.
Однако история не шахматы, где либо выигрывают, либо проигрывают, либо смиряются на ничью. Она - бесконечно сложная сумма личных опытов, которые так великолепно умел изображать Астафьев, сам до конца не зная, как к этим людям относиться, но сердечно чувствуя неслучайность их бытия.
Человек не может быть просто "проклят и убит". Все творчество Виктора Петровича мудро возражало против этого.
Дорогие наши читатели! Читайте произведения В.Астафьева!
(исп м-лы СМИ; Информация подготовлена по сведениям открытых источников; П.Басинский)