Проект «Без срока давности» и общение с ветеранами»
26.04. состоялась встреча с ветеранами в музее истории Горьковской библиотеки г. Перми, речь шла о военкорах. Юнвоенкоры отряда военкоров «ФЕНИКС» им. Адмирала П.С. Нахимова отправились в Горьковскую библиотеку.
26 апреля до 22:00 в Гоьковской библиотеке проходила акция «Библионочь». Ежегодная акция в этом году приурочена к Году защитника Отечества и 80-летию Великой Победы. Тема этого года — «Свои герои», акция прошла под девизом «Нет в России семьи такой, где б ни памятен был свой герой».
Нам представили несколько выставок, документы, личные вещи и, самое главное, работы. Удивительная коллекция военных корреспондентов, фотографов, операторов, художников и писателей, связанная с ВОВ, экспонируется сейчас в Горьковской библиотеке.
Точнее, там, в Горьковской библиотеке, представлен не один, а сразу несколько выставочных проектов. О них мы ещё расскажем.
Среди военкоров сегодня расскажем об Анатолии Васильевиче Егорове.
22 июня 1941-го он пришёл в военкомат и попросился добровольцем на фронт. Его зачислили фотокором в штат фронтовой газеты «Во славу Родины». Первый фоторепортаж он сделал из осаждённой Одессы, потом были Сталинград, Ростов-на-Дону, Харьков, Полтава, Черкассы, Кировоград… 9 мая 1945 года Егоров встретил в ликующей Праге. Снимал камерой «лейка», которую, рискуя жизнью, снял с убитого немца, и «ФЭДом», добытым для него Сергеем Михалковым.
Через несколько дней после прибытия в действующую армию Егорову уже удалось запечатлеть на пленку успешную контратаку красноармейцев. Кадры получились уникальные. Дело в том, что во время войны многие фотографы пытались снимать наступающие подразделения, однако все эти кадры сделаны либо со спины, либо сбоку. Анатолий Васильевич решил фотографировать «в лоб». Он договорился с командиром части и заблаговременно пополз на нейтральную полосу. «Ты только повяжи на голову тряпку какую-нибудь белую, чтобы мы тебя по ошибке на штык не подняли!» — распорядился комбат.
Под пулями ему пришлось провести несколько часов, притаившись в воронке от разорвавшегося снаряда, прежде чем наши войска поднялись в атаку.
По воспоминаниям фотокора, всех немецких солдат, взятых в плен, поначалу отпускали. У них отбирали оружие и вручали пачки листовок с призывом не воевать против Советского Союза. Дело в том, что благодаря довоенной пропаганде у красноармейцев и командиров существовала твердая уверенность: гитлеровские солдаты — те же пролетарии, которых фашистское руководство попросту сбило с толку, но не сегодня-завтра эти люди опомнятся и повернут ружья против нацистов.
См. фотоальбом
Главное оружие фотокора
«Песенке военных корреспондентов». Там есть есть слова: «...С «лейкой» и с блокнотом, а то и с пулеметом...» Но ведь «лейка» — это же немецкий фотоаппарат. Почему бы не использовать более патриотичный вариант и не упомянуть в песне про советский «ФЭД»? «…С «ФЭДом» и с блокнотом...» Но в реальной фронтовой жизни не было такого, рассказал фотокор.
Перед отправкой на фронт Анатолию Егорову, как и многим другим фотокорам, выдали казенный «ФЭД». Однако уже через несколько дней работы в окопах на передовой — среди пыли и грязи, — советский фотоаппарат окончательно скис, оставив дядю «безоружным».
Вместе с войсками он отступал к Одессе и уже здесь, на подступах к городу, кто-то из командиров ему помог: «Когда ходили в контратаку, я видел на «нейтралке» убитого офицера фашистского, а у него на ремешке через плечо — фотоаппарат».
Пришлось Анатолию Васильевичу ночью ползать по ничейной полосе между линиями окопов и искать труп этого фашиста. Нашел и фотокамеру с него забрал. Дядя прошел потом всю войну с этой трофейной «лейкой», и она его никогда не подводила.
Анатолий Егоров оказался едва ли не единственным газетным корреспондентом, остававшимся в Одессе с начала и почти до конца ее героической 73-дневной обороны. Сперва они работали здесь на пару с сотрудником фронтовой газеты Клавдиевым, но того потом тяжело ранили. Неугомонный фотокор был частым гостем на передовых рубежах, пару раз участвовал в рейдах наших бронепоездов, а однажды даже напросился в матросский десант.
Целью той вылазки было уничтожение немецких крупнокалиберных пушек, обстреливавших город. Одно из этих орудий моряки-черноморцы ухитрились увезти с собой в качестве трофея. Его выставили потом на городской площади, украсив надписью: «Больше по Одессе стрелять не будешь!»
Через некоторое время в город прибыла с Большой земли группа газетчиков, в которой были Константин Симонов и Сергей Михалков. Увидев Егорова, они удивились: «Нам сообщили, что тебя уже в живых нет!» Оказывается в радиограмме, отправленной после ранения Клавдиева, кто-то по ошибке добавил: Егоров убит.
После Харькова был Сталинград. Анатолий Васильевич находился в этом городе 22 августа 1942-го, когда фашистская авиация совершила первый массированный налет.
«Я не знаю, что творилось в Хиросиме, — говорил он впоследствии, — но не думаю, что там было страшнее. Этот день стал для меня самым страшным за всю войну! В городе горели даже камни и железо...»
А на исходе сталинградской эпопеи Егоров несколько дней провел с танкистами из армии генерала Павла Ротмистрова, которые сражались с механизированными дивизиями Майнштейна, пытавшимися прорваться к городу. Своей «лейкой» он сумел запечатлеть чуть ли не самый первый «Тигр», подбитый здесь нашими бойцами.
Егорову повезло даже увидеть, как это происходило. Он рассказывал, что бронированное чудовище остановили... выстрелом из снайперской винтовки! Были тогда на передовой такие виртуозы, которые охотились на водителей-механиков немецких танков, умудряясь попадать в них через смотровую щель. Вот и в тот раз так получилось. А когда водителя убили, остальные танкисты даже не стали пробовать сесть за рычаги управления и полезли из люков спасаться...
Потом Анатолий Васильевич ползал под обстрелом к этому танку, чтобы его заснять вблизи. Его удивило, что «Тигр» оказался весь увешан снаружи запасными частями — катками, траками... А сзади даже приспособлен какой-то ящик для «железа». Видимо, тогда на ремонтных базах немецких танковых соединений еще не было деталей и оснастки для восстановления новых «Тигров», вот и пришлось экипажу везти аварийный запас с собой.
В другой раз счастливый и несчастливый случаи переплелись для Егорова воедино.
А.Егоров оказался одним из немногих, кто смог запечатлеть на фото пленение Паулюса — как тот выходит вместе со своим штабом и адъютантами из подвала. А потом Егорову разрешили снять и самый первый допрос фельдмаршала.
Командующий фронтом распорядился, чтобы пленку с этими кадрами специальным самолетом срочно отправили в Москву. Однако, когда через несколько дней в Сталинград привезли экземпляры последних номеров центральных газет, Анатолий Васильевич не обнаружил своих фотографий. Позднее выяснилось, что с «паулюсовской» пленкой произошло несчастье: редакционная лаборантка опустила ее в проявитель и — как назло! — задремала. В итоге уникальные кадры перепроявились, стали такими черными, что их нельзя было использовать для тиражирования. Впрочем, впоследствии Егоров сумел все-таки осветлить эту пленку, но время-то было упущено!
Эту информацию, конечно, сложно воспринимать сегодняшнему поколению, привыкшему к цифровому фотоделу. Но еще совсем недавно снятую фотоплену сначала надо было проявить в специальном растворе, потом закрепить, а потом уже работать точно так же с содержащими серебро фотокарточками.
Интересная история получилась еще у одного егоровского снимка. В конце Сталинградской битвы, когда наши войска шли через только что освобожденный хутор, из ворот вдруг бабка выскочила — и прямо к оказавшемуся поблизости офицеру, им был Анатолий Егоров: «Слышь, милок, у меня в погребе немец сидит!»
Анатолий Васильевич тут же попросил двоих проходивших мимо бойцов проверить — и действительно, они нашли в погребе немецкого солдата, стоявшего по пояс в ледяной воде. Когда его под конвоем выводили наружу, фотокорреспондент сделал снимок. Лет 30 спустя его напечатали в одном из журналов, а вскоре Анатолию Егорову в редакции передали письмо: откликнулся тот самый немец! Оказывается, после окончания плена он решил не уезжать из Союза, и со временем даже стал заведующим кафедрой романо-германских языков в университете.
Ключ от Рейхстага
Едва ли не самая популярная фотография, сделанная дядей во время войны, — та, которую он сам назвал «Музыкальный момент». Зачастую при публикации этого фото ее снабжали ошибочной подписью: мол, событие происходит в поверженном Берлине. Однако на самом деле «Музыкальный момент» был снят раньше — 24 апреля 1945 года в Бреслау (нынешний польский Вроцлав).
Как вспоминал Анатолий Егоров, он шел тогда по улицам только что взятого у немцев города и вдруг увидел на одном из перекрестков любопытную сценку. Несколько танкистов из экипажа советского тяжелого танка ИС («Иосиф Сталин») окружили фисгармонию, вытащенную на мостовую из разрушенного дома, и пытались что-нибудь на ней «изобразить».
Видно было, что никто из ребят игре на таком инструменте не обучен, поэтому ничего у них не получалось. Тогда Анатолий Васильевич, который неплохо умел музицировать, подсказал танкистам: чтобы появился звук, надо накачивать воздух, нажимая ногами педали, расположенные у фисгармонии внизу. Пока один из новоявленных «музыкантов» осваивал непривычную для себя технику, а его боевые товарищи наблюдали за этим уроком, фотокорреспондент и сделал снимок.
В своем блокноте он записал на память фамилии участников этого эпизода. В «Музыкальном моменте» запечатлен экипаж гвардии лейтенанта Б.И.Дегтярева (сам он на заднем плане справа — высунулся из башни). За клавиатурой фисгармонии — командир орудия Б.В.Калякин, а рядом стоит его боевой товарищ, механик-водитель И.А.Козейкин.
Этим гвардейцам явно понравилось музицировать. Дядя отошел от перекрестка уже довольно далеко, а вдогонку ему еще слышалась наигрываемая танкистом мелодия «Катюши».
Прошло совсем немного времени, и военный фотокор Егоров оказался уже в захваченной советскими войсками столице Третьего рейха. Оттуда он привез домой удивительный раритет — ключ от Рейхстага.
После того как берлинский гарнизон капитулировал, все наши солдаты и офицеры, оказавшиеся в центре города, кинулись к Рейхстагу и стали расписываться на его стенах и колоннах. Но дядя такому общему порыву не поддался и вместо этого пошел осматривать огромное здание. Оказавшись возле бокового фасада, он заметил, что в одной из массивных дверей торчит ключ. Анатолий Васильевич взял его себе: пусть будет такой своеобразный сувенир на память об этом историческом дне. С тех пор ключ хранится как семейная реликвия.
А вот ещё одно фото – на этот раз «литературное»: бреющийся Сергей Михалков, который был в одной команде с Егоровым. В 1942 году Егоров остро нуждался в качественном фотоаппарате, и товарищи подали ему мудрый совет: попросить достать аппарат Михалкова. Он лауреат Сталинской премии, депутат, писатель-орденоносец, автор «Дяди Стёпы» – ему не откажут. В ответ на просьбу Егорова Михалков сказал: «Нужен газик…»
Дальше передаю слово самому Егорову: «Разрешение на газик было получено почти мгновенно, и через каких-нибудь десять минут рослая фигура Михалкова появилась в дверях дежурного городской комендатуры.
Полевое снаряжение, выправка, сама манера двигаться орденоносца-писателя сделали своё дело. Дежурный вытянулся по стойке смирно, а за ним поднялись и все присутствующие. Михалков степенно подошёл к столу дежурного: «У-у вас ф-фотоаппараты, н-ну какие-нибудь ф-фотоаппараты есть?» Несколько секунд дежурный смотрел на него широко открытыми глазами, потом засуетился, издал несколько непонятных звуков, дёрнул верхний ящик письменного стола и, выхватив из него футляр с аппаратом, протянул его Михалкову. Михалков не глядя передал его мне: «Е-Егорыч, п-посмотри, годится?» Я открыл футляр. Новенький «ФЭД». Завёл затвор. Как часы. «Годится». – «Х-хорошо. М-мы его возьмём». И, лёгким жестом чуть коснувшись козырька, вышел из комнаты.
Уже в машине он озорно промолвил: «Ну вот и всё. Один есть!» Действительно, вроде бы ничего особенного, но, уверен, что во всём нашем коллективе не было второго человека, умеющего так ладить с людьми. Это качество михалковского характера не было секретом для редакции. Несколько дней спустя группа сотрудников, по сложившимся обстоятельствам не успевшая получить личное оружие, уговорила Серёжу помочь достать им семь наганов. По линии армейской это устроить не удалось, товарищи решили попытаться обратиться в местное управление НКВД и, конечно, лучшей кандидатуры для выполнения этой миссии найти не смогли.
По доброте душевной Сергей Владимирович им не отказал. Достали ему телефон начальника Одесского НКВД. Тот выслушал просьбу, а также все титулы говорившего, поинтересовался его здоровьем и пригласил к себе. Скептики не ожидали от этой операции ничего, кроме неприятностей, а Серёжа часа через два благополучно вернулся. Правда, семи наганов в местном НКВД не нашлось, но два новеньких револьвера он привёз. После этой операции он сам себя окрестил самым главным доставалой из московских доставал.
А ещё Михалков решил перенести тюфяк, на котором спал, в свою щель (место, где во время налётов должны были находиться сотрудники редакции) и сочинил по этому поводу четверостишие:
Он любит бомб
лихое завыванье,
Когда в щели сидит
меж тюфяков,
Там выполняет срочное заданье
Лауреат Серёжа Михалков.
Как в жизни всегда есть место подвигу, так на войне есть место юмору.
А вот на следующую фотографию нельзя смотреть без содрогания: убитые коровы и дети, мальчик и девочка. Можно предъявить фашизму тысячи фотографий с разрушенными зданиями, подбитыми самолётами и танками, а можно одну – эту, сделанную близ Харькова. Когда я увидела её впервые – сразу вспомнила картину Аркадия Пластова «Фашист пролетел»: убитые коровы и мальчик-пастушок на фоне среднерусского пейзажа. Эта картина – 1942 года – приобрела мировую известность и стала одним из обвинений фашизму. У меня даже мелькнула мысль: не видел ли Пластов фотографию Егорова в какой-нибудь газете? Но фото сделано в сорок третьем…
Впрочем, нет ничего удивительного в том, что два художника запечатлели один и тот же сюжет: может ли быть что-нибудь страшнее гибели детей (вспомним смерть Пети Ростова в «Войне и мире»!)? А гибель животных только подчёркивает не просто античеловечность, но антиприродность свершившегося: жизнь и фашизм – две вещи несовместные…
Ещё одно фото – сорок пятого года – с подписью: «Красноармеец В. Ватаман с фаустпатроном». И текст к нему: «– Вот и сам Ватаман, – указал связной. Мы подошли и услышали часть рассказа о вчерашнем бое.
Подразделение атаковало линию обороны противника. Неудачно прыгнув в окоп, Ватаман падал, когда выскочивший из-за поворота фашистский офицер ударом ноги вышиб у него из рук карабин.
– Худо было бы – не попадись на глаза этот самый «фауст». А тут он и моргнуть не успел, как я его по лбу припечатал. Только шагнул за карабином – второй лезет. Этому тоже одной стукушки хватило. Лейтенант после смеялся: – Здорово ты, – говорит, – фашистскую технику освоил. – А что? Очень даже удобная это вещь оказалась.
Василий взял в руки один из стоявших возле ограды «фаустпатронов». Конечно, техника в данном случае была использована довольно своеобразно, но сам случай был необычным.
Я попросил Ватамана чуть повыше поднять головку снаряда и нажал затвор фотоаппарата. В следующий момент, поняв, что снимают не «фаустпатрон», а его самого, Василий смутился, покраснел и куда-то заторопился.
Встретиться с ним ещё раз мне не удалось. Подразделение получило боевой приказ и срочно ушло на его выполнение».
Одним словом, поднял Василий Ватаман, как сказал бы Толстой, «дубину народной войны» и пошёл крушить врага.
И вот наконец сорок пятый… В этом году Егорова приняли в ряды ВКП(б), он побывал в Румынии, Венгрии, Югославии, Чехословакии, Германии. Огромное количество фотографий сделано в Берлине сорок пятого года.
Первая. Старая – кажется, древняя – немецкая женщина у стен Рейхстага. Конечно, можно было бы взять фото с горящим Рейхстагом, с поверженными вражескими знамёнами, с пленными фашистами. Но мне кажется, что эта сильнее. Старая женщина, в ней – вся олицетворённая боль, унижение и поражение её народа. Родина-мать, которая уже никого никуда не зовёт.
Вторая. Пусть мёртвые хоронят своих мертвецов, а живые и победившие будут ликовать. Парень с гармошкой и улыбкой в пол-лица, которого так и хочется назвать Василием Тёркиным, – символ нашего народа, народа-героя, народа-победителя.
Осталось досказать немного. Фронтовой путь фотографа Егорова не закончился 9 мая 1945 года в Берлине – впереди была Япония, Мукден. Егоров отправился туда в составе воздушного десанта. Он участвовал в захвате японского ставленника в Маньчжурии, разоружал охрану лагеря военнопленных, в котором находилось более 3 тысяч американцев и англичан.
Путь Победы А. Егорова завершился 22 августа 1945 года в Порт-Артуре. Подполковник Егоров прожил долгую жизнь – до 1986 года – и до конца трудился в газетах («Красная звезда», «Известия», «Советская Россия»). Он имел множество наград: орден Красной Звезды, орден Отечественной войны второй степени, медали «За оборону Одессы» и «За оборону Сталинграда» и другие. Но, думаю, лучшая награда – это его великие фотографии, по сей день иллюстрирующие школьные учебники, книги о войне, телепередачи, которые смотрят миллионы людей.
Егоров снимал членов правительства, героев войны и труда, спортсменов и, конечно же, простых людей.
Думаю, всё получится, потому что, как говорил один литературный герой, «всё будет правильно, на этом стоит мир». Который, добавим от себя, вещь более вечная, чем война.
(исп м-лы СМИ; И.Кабыш; Написано на основе информации из интернет-СМИ.)